Неточные совпадения
Вот наконец мы пришли; смотрим: вокруг хаты, которой двери и ставни заперты изнутри, стоит толпа. Офицеры и казаки толкуют горячо между собою: женщины воют, приговаривая и причитывая. Среди их бросилось мне в глаза значительное лицо
старухи, выражавшее безумное отчаяние. Она сидела на толстом бревне, облокотясь на свои колени и поддерживая голову руками: то была мать убийцы. Ее
губы по временам шевелились: молитву они шептали или проклятие?
Дважды в неделю к ней съезжались люди местного «света»: жена фабриканта бочек и возлюбленная губернатора мадам Эвелина Трешер, маленькая, седоволосая и веселая красавица; жена управляющего казенной палатой Пелымова, благодушная, басовитая
старуха, с темной чертою на верхней
губе — она брила усы; супруга предводителя дворянства, высокая, тощая, с аскетическим лицом монахини; приезжали и еще не менее важные дамы.
Клим искоса взглянул на нее. Она сидела, напряженно выпрямясь, ее сухое лицо уныло сморщилось, — это лицо
старухи. Глаза широко открыты, и она закусила
губы, как бы сдерживая крик боли. Клим был раздражен на нее, но какая-то частица жалости к себе самому перешла на эту женщину, он тихонько спросил...
Некоторые женщины из коричневых племен поразительно сходны с нашими загорелыми деревенскими
старухами; зато черные ни на что не похожи: у всех толстые
губы, выдавшиеся челюсти и подбородок, глаза как смоль, с желтым белком, и ряд белейших зубов.
— Послушай, — заговорила Антонида Ивановна, когда Привалов прильнул
губами к ее шее, —
старуха догадалась сразу обо всем… Ты держишься непростительно глупо! Хорошо, что нам нечего опасаться ее. Какое у тебя сегодня глупое лицо.
Бывают же странности: никто-то не заметил тогда на улице, как она ко мне прошла, так что в городе так это и кануло. Я же нанимал квартиру у двух чиновниц, древнейших
старух, они мне и прислуживали, бабы почтительные, слушались меня во всем и по моему приказу замолчали потом обе, как чугунные тумбы. Конечно, я все тотчас понял. Она вошла и прямо глядит на меня, темные глаза смотрят решительно, дерзко даже, но в
губах и около
губ, вижу, есть нерешительность.
Старуха повела меня опять вверх, по крутой лестнице, и остановилась на площадке третьего этажа. При слабом свете, падавшем из крошечного окошка, я увидал морщинистое лицо вдовы бургомистра. Приторно-лукавая улыбка растягивала ее ввалившиеся
губы, ежила тусклые глазки. Она указала мне на маленькую дверь. Судорожным движением руки отворил я ее и захлопнул за собою.
Старуха сощипнула со свечи, потом потянула
губы, потом вздохнула и проговорила...
— Камедь! — повторила нараспев
старуха, обтирая полотенцем
губы, и на ее умном старческом лице тоже мелькнула ироническая улыбка.
Лихонин повторил ей свое распоряжение и дал рублевую бумажку. Но
старуха не уходила, толклась на месте, сопела, жевала
губами и недружелюбно глядела на девушку, сидевшую спиной к свету.
Вот уже видны издали мутно-зеленые пятна — там, за Стеною. Затем легкое, невольное замирание сердца — вниз, вниз, вниз, как с крутой горы, — и мы у Древнего Дома. Все это странное, хрупкое, слепое сооружение одето кругом в стеклянную скорлупу: иначе оно, конечно, давно бы уже рухнуло. У стеклянной двери —
старуха, вся сморщенная, и особенно рот: одни складки, сборки,
губы уже ушли внутрь, рот как-то зарос — и было совсем невероятно, чтобы она заговорила. И все же заговорила.
Старуха застучала клюкою о крыльцо, и
губы ее еще сердитее зажевали, а нос посинел.
Старуха как будто забылась. Глаза ее померкли; она опять принялась жевать
губами, беспрерывно шатая головой.
Первая манера была молчаливая, когда
старуха по целым дням не разжимала
губ своих и упорно молчала, толкая, а иногда даже кидая на пол все, что перед ней ни поставили.
Вся высохшая, с побелевшим восковым лицом и страшно горевшими глазами, Татьяна Власьевна походила на одну из тех подвижниц, каких рисуют на старинных образах. Прежней мягкости и податливости в ней не было больше и следа; она смотрела гордой и неприступной. И раньше редко улыбавшиеся
губы теперь сложились сурово, как у схимницы; это высохшее и изможденное лицо потеряло способность улыбаться. Даже Нюша и та боялась грозной
старухи.
— Вот поклялся-то напрасно, милушка… — строго проговорила
старуха, подбирая
губы. — Этакое дело начинать бы да не с клятья, а с молитвы.
Вот и дама медленно всходит из сада по широким ступеням мраморной лестницы; это
старуха, очень высокого роста, темное строгое лицо, сурово нахмуренные брови, тонкие
губы упрямо сжаты, как будто она только что сказала: «Нет!»
Старухи — молятся: смотрят на эту троицу, прекрасную, как сон, и, зная, что Христос — столяр из улицы Пизакане, Иоанн — часовщик, а мадонна — просто Аннита Брагалья, золотошвейка, —
старухи очень хорошо знают всё это и — молятся, шепчут увядшими
губами хорошие слова благодарности мадонне за всё… за всё… и больше всего за то, что она есть…
Ида погрозила мне пальцем и, приложив его к своим
губам, приподняла угол простыни с лежавшей на диване кучи. Из-под этого угла выставилось бледно-синее лицо
старухи.
Ида знала пружины, выдвигавшие Маню из России за границу, но молчала как рыба, и только когда Маня села в вагон, а Фридрих Фридрихович с дорожною сумкою через плечо целовал руку плачущей
старухи Норк, Ида Ивановна посмотрела на него долгим, внимательным взглядом и, закусив
губы, с злостью постучала кулаком по своей ладони.
Наш разговор был прерван появлением какой-то
старухи, которая подошла к огню нерешительным шагом и с заискивающей улыбкой на сухих синих
губах; по оборванному заплатанному сарафану и старому платку на голове можно было безошибочно заключить, что обладательница их знакома была с нуждой.
А я по привычке повторяю про себя слова богослужения, оглядываюсь, хочу понять, которая здесь отшельница, и нет во мне благоговения. Понял это — смутился… Ведь не играть пришёл, а в душе — пусто. И никак не могу собрать себя, всё во мне разрознено, мысли одна через другую скачут. Вижу несколько измождённых лиц — древние, полумёртвые
старухи, смотрят на иконы, шевелят
губами, а шёпота не слышно.
Илюха встал, но молчал, не зная, чтò сказать.
Губы его вздрагивали от волнения;
старуха мать подошла было к нему, всхлипывая, и хотела броситься ему на шею; но старик медленно и повелительно отвел ее рукою и продолжал говорить...
У стены, на широкой двуспальной кровати сидела серая, как летучая мышь, старуха-хозяйка, упираясь руками в измятую постель, отвесив нижнюю
губу; покачивалась и громко икала.
Старый козак, которого имя было Явтух, а прозвание Ковтун, выразил на
губах своих улыбку удовольствия, заметив, что слова его задели за живое
старуху; а погонщик скотины пустил такой густой смех, как будто бы два быка, ставши один против другого, замычали разом.
— Ну-у, — сказала
старуха, подбирая
губы.
На террасе, за столом сидела дородная, большая
старуха, лицо у неё было надутое, мутные глаза выпучены, нижняя
губа сонно отвисла, седые волосы гладко причёсаны и собраны на затылке репой. В ответ на поклон Николая она покачнулась вперёд и напомнила ему куклу из тряпок, набитую опилками.
Яков Иваныч окликнул ее; было уже время начинать часы. Она умылась, надела белую косыночку и пошла в молельную к своему любимому брату уже тихая, скромная. Когда она говорила с Матвеем или в трактире подавала мужикам чай, то это была тощая, остроглазая, злая
старуха, в молельной же лицо у нее было чистое, умиленное, сама она как-то вся молодела, манерно приседала и даже складывала сердечком
губы.
Молодых цыганок Турбин всех расцаловал в
губы;
старухи и мужчины цаловали его в плечико и в ручку.
Вслед за Кузьмой Васильевичем вошла в комнату и замеченная им у калитки
старуха в красном платье, которая оказалась весьма неблагообразною жидовкой, с угрюмыми свиными глазками и седыми усами на одутловатой верхней
губе.
Но вот Лейла-Фатьма быстро выпрямилась и сбросила чадру. Мне открылось изжелта-бледное, худое лицо с мрачно горящими глазами, сухие
губы беспокойно шевелились. Я знала, что моей старшей тетке было не более тридцати лет, но она казалась
старухой.
Цвибуш и Илька поблагодарили
старуху и направились к зеленому крыльцу. Судью они застали дома. Он стоял у себя на дворе, под старой развесистой шелковицей и палкой сбивал черные, переспелые ягоды.
Губы его и подбородок были выкрашены в лиловый, синий и бакановый цвета. Рот был полон. Судья жевал ленивее быков, которым надоело жевать свою жвачку.
Голодная и разбитая впечатлениями, Катя всю ночь не спала. В душе всплескивалась злоба. Через одеяло от цементного пола шел тяжелый холод, тело горело от наползавших вшей. И мелькало пред глазами бритое, горбоносое лицо с надменно отвисшею нижнею
губою. Рядом слабо стонала сквозь сон
старуха.
Марфа Афанасьевна хочет что-то сказать и не может…
Губы ее прыгают, язык не слушается и глаза заволокло пеленой. Еще минута и — она плачет. Алексей Борисыч страстно хочет приласкать ошалевшую
старуху и сам бы не прочь расхныкаться, но мешает гордость: нужно характер выдержать.
Старуха сказала это и нагнулась к чулку;
губы ее затряслись, она отвернулась и вдруг зарыдала. В отчаянии, забыв запрещение доктора, она проговорила...
Последним был допрошен уездный врач, вскрывавший покойную
старуху. Он сообщил суду всё, что помнил из своего протокола вскрытия и что успел придумать, идя утром в суд. Председатель щурил глаза на его новую, лоснящуюся черную пару, на щегольской галстук, на двигавшиеся
губы, слушал, и в его голове как-то сама собою шевелилась ленивая мысль: «Теперь все ходят в коротких сюртуках, зачем же он сшил себе длинный? Почему именно длинный, а не короткий?»
Старуха молчаливо, с радостной улыбкой на
губах, созерцала картину этого свидания.
Ему казалось, что он лежит на кровати в какой-то светлой комнате и к нему попеременно подходит то сморщенная худая
старуха, то прелестная молодая девушка с тихой улыбкой на розовых
губах.
Несмотря на протекшие десятки лет, при первом взгляде на эту величественную
старуху, роста немного выше среднего и приличной, не переходящей границ, полноты, с седыми буклями на висках и с правильными чертами до сих пор еще свежего, лишь в мелких морщинках лица, со светлыми, добрыми, покровительственно ласкающими глазами, с повелительным складом красивых полных
губ, всякий нашел бы в ней поразительное сходство с изображенной на портрете, сияющей молодостью и красотою, фрейлиной царствования Императора Николая.
Старуха закусила пересмягшую
губу.